РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ О МАССОВОЙ КУЛЬТУРЕ В КОНТЕКСТЕ 20-30-х ГОДОВ
Массовая культура в жизни раннего советского общества занимала огромное место, хотя и считалась всегда культурой «второго сорта». В течение первых двух десятилетий советской власти в ней произошли значительные изменения. Если нэповская культура (как специфический вариант массовой культуры) вся была пропитана ностальгией по довоенной жизни, то массовая культура первого советского поколения была уже иной по содержанию и ориентации. Официальная культура 20-х годов не утоляла эмоционального голода по лирике, которую массы находили тогда в нэпманской культуре. 30-е годы принесли долгожданный лирический реванш по всему «фронту» искусств. От «Бронепоездов», «Броненосцев», «Цементов» произошел знаменательный переход к «легкому жанру» и к лирической массовой песне, так и непревзойденной до сих пор. Массовую культуру 30-х годов часто обвиняют в том, что она не показывала «правды жизни». Но это функция не ее, а высокой культуры. В секуляризованном обществе, пережившем болезненный процесс агрессивной атеизации, волей исторического случая массовая культура унаследовала от религии утешительную функцию. Трагизм ситуации в культуре 30-х годов состоял в том, что из-за сужения возможностей развития традиционной культуры, урона, понесенного элитарной, а также нарушения естественной иерархии субкультур, массовая заняла в системе культуры неподобающе ей большое место. А когда-то— на рубеже веков она терялась в тени духовного Ренессанса Серебряного века. Всеми путями идем к никогда не бывшей мировой культуре… это предстоящее не может не потрясти весь человеческий уклад. «Современные записки». Русская эмиграция существовала и в прошлые века, но в XX в. стала особым феноменом мировой культуры. За пределами родины оказались «художники, мыслители, писатели, политики, вчерашние вожди и властители дум, духовные центры и практические организаторы внутренней жизни России, вдруг выбитые из своих центральных позиций, но не потерявшие жажду быть набатами и благовестами»,—так с беспощадной честностью оценил трагическую ситуацию Ф. Степун.1 Им предстояло найти свое место в чужом мире, на чужой земле, где их никто не ждал. Это были люди, знавшие себе цену, привыкшие к весомости своего слова, к своему высокому общественному и научному статусу. Заслуженность этих притязаний в новых условиях еще предстояло доказать. «Звездный» (говоря современным языком) состав эмиграции, положение независимой от кого бы то ни было лаборатории духа, свободная навигация в мировом культурном пространстве, невозможность духовной разлуки с Россией, жизнь на стыке двух миров —все это стало предпосылками пышного цветения этого «сада без земли», основой для тех масштабных, глубоких и оригинальных обобщений, с которыми мы знакомимся только сегодня.
